Выдающийся французский живописец, ведущий представитель классицизма, автор картин на исторические, религиозные и мифологические темы, а также пейзажей. Академик Римской академии Св. Луки (1632г.). Знаменитого классициста Никола Пуссена то превозносили до небес, то низвергали с пьедестала, а то и просто забывали. Его произведения постоянно порождали споры: что же должно главенствовать в живописи — человек и его душа, впечатление, световоздушная среда или композиционное совершенство? «Простите мою смелость, если я скажу, что вы показали себя слишком поспешным в своих суждениях о моих работах, — писал художник своему другу и постоянному заказчику П. Ф. де Шантелу, словно обращаясь ко всем зрителям. — Правильно судить очень трудно, если не обладать большим знанием теории и практики этого искусства в их сочетании. Не только вкус наш должен быть судьей, но и разум». И чтобы понять высокий строй его картин, безупречных в своей красоте героев, насладиться свежими и чистыми красками, хорошо бы знать не только мифологию, древнюю историю, но и разработанную еще во времена Платона и Аристотеля теорию модусов. Но начать лучше всего с биографии Пуссена, которая тоже может многое поведать о том, откуда появилось в его холодно-прозрачных произведениях это необыкновенное чувство меры, ясности и равновесия, ритмической организованности.
Жану Пуссену, прослужившему 30 лет солдатом в армии Генриха IV, было почти пятьдесят лет, когда, оставив службу, он обосновался в небольшом местечке Верон и женился на вдове местного прокурора Мари Делеземан. Купив небольшой участок земли, молодожены переехали в Вилье, где 15 июня 1594 г. родился Никола. Уже в школе «проявились высокие качества его ума и склонность к рисованию». Но в богом забытой провинции живопись, может быть, так и осталась бы для мальчика прекрасной мечтой, если бы странствующий талантливый художник К. Варрен не дал ему несколько уроков и не посоветовал серьезно заняться искусством. Тогда же, -Сайком покинув родительский дом, Никола отправился в Париж без гроша в кармане. Некоторое время он жил и работал в Руане, в мастерской Н. Жувене, а затем после долгих мытарств добрался до столицы. Хорошими живописцами Франция в те годы была бедна, и обучение у В. Элле и Ж. Лаллемана дало Никола гораздо меньше, чем встречи и влияние А. Куртуа — математика и хранителя королевской библиотеки и художественных коллекций. Пуссен страстно увлекся законами математики и перспективы и буквально влюбился в пленительно ясную и чистую живопись Рафаэля. С тех пор за какие бы заказы ни брался и что бы ни писал, художник мечтал лишь увидеть античные руины Рима и творения Рафаэля. Знакомство с итальянским поэтом Д. Б. Марино, по заказу которого он исполнил пером пятнадцать иллюстраций на античные сюжеты, укрепило Никола в этом желании. Получив довольно приличные деньги за шесть картин из жизни Святых Лойолы и Ксаверия, а также декоративные росписи в галерее и тронном зале Люксембургского дворца, Пуссен с третьей попытки, весной 1624 г. прибыл в Рим.
Художнику было уже тридцать лет, когда он обрел вторую, близкую его уму и душе родину. Вечный город был для Пуссена музеем классической древности, миром устойчивых и гармоничных форм и равновесия. Он мог часами созерцать и тщательно измерять античные памятники, пытаясь выстроить математическую закономерность, положенную в их основу. Пуссен самостоятельно изучал геометрию, оптику, анатомию, читал античных авторов, историю, Священное Писание, свободно владел латынью, штудировал сочинения по теории искусства Апьберти, Дюрера, а трактат, составленный из рукописей Леонардо да Винчи, иллюстрировал своими рисунками.
Благодаря Марино художник познакомился с кардиналом Фр. Барберини и его помощником, библиотекарем К. дель Поццо — умнейшими людьми и своими первыми заказчиками. Это под их влиянием французский провинциал вырос в художника «людей вкуса», художника-эрудита и философа.
Пуссен учился всюду, где бы ни находился. И нельзя сказать, что античное искусство сразу раскрыло ему свои секреты. Нет, вначале он попал под влияние динамичного, бурного в изображении чувств барокко. Его «Битвы» (1624, 1626 гг.), «Избиение младенцев» (1628 г.), «Видение Св. Иакова» (1630 г.) полны тяжелых теней, композиционно перегружены и слишком эффектны. В 1627 г. художник исполнил для собора Св. Петра «Мученичество Св. Эразма». Работа была принята холодно, и ему отказали в росписях в церкви Сан-Луиджи ден Франчези. Но картины на религиозные сюжеты Пуссен продолжал писать и в последующие годы («Снятие с креста», 1629— 1630 гг.; «Поклонение волхвов», 1633 г.; «Пейзаж с евангелистом Матфеем», 1642 г.).
Продолжая поиски себя в искусстве, художник открывает тонкие оттенки ярких красок и эмоциональное богатство картин Тициана. Тридцатые годы в творчестве Пуссена иногда называют «тициановским периодом». Серия «Триумфов» и «Вакханалий», «Эхо и Нарцисс» (1620-е гг.), «Спящая Венера» (ок. 1630 г.), «Ринальдо и Армида» (1634 г.) выдержаны в теплой, золотистой гамме или в звонком сочетании киноварно-красного и ярко-синего цветов. Редкой красотой живописных античных образов отличается «Царство Флоры» (1631 г.), которую сам Пуссен называл «Цветочным садом». Это поэтическая аллегория происхождения цветов. Их рождение — это смерть одного из античных героев. Танцующая богиня дает им новую жизнь. У ног безумного Аякса вырастает пунцовая гвоздика. Нарцисс склонился над своим отражением в воде. Клития, угасшая от любви к Аполлону, держит в руках корзинку гелиотропов. Здесь и смертельно раненные Адонис и Гиацинт, и ставшие «малыми цветами» Крокон и Смилах (крокус и вьюнок). В саду Флоры царит вечно возрождающаяся молодость «нерушимый мир и лад». Пуссена так увлек этот сюжет, что он изображает тех же героев в «Триумфе Флорі 1632 г.). В таком же лирическо-эмоциональном ключе сохраняя высокий пафос и значительность чувств, решена картина «Танкред и Эрминия» (1635 г.).
Для воплощения своих античных идеалов Пуссен создал строгую систему, в основе которой лежало рационалистическое начало и идея порядка. В письмах к друзьям - развивал свои мысли, ставшие фундаментом целого аправления в живописи. Основа классицизма — донести о зрителя значительные и высокие идеи, заставляющие мыслить без случайных впечатлений и поверхностных эффектов. Композиция таких картин должна быть строго равновешенной, движения подчинены определенному ритму, рисунок приобретает четкость, а линии — пластичность. Уже первая значительная картина Пуссена в эпически-героическом стиле «Смерть Германика» (1627 г.) стала олицетворением идеи служения долгу. Художник отказался от печальной сцены прощания. Он выдвинул на первый план героическую сторону сюжета: мужественные воины дают клятву продолжить дело у ложа умирающего полководца. Герои каменеют в своих идеальных позах. Разум и долг торжествуют над чувствами. Ничто не отвлекает зрителя от идеи картины: композиция устойчива, свет рассеян, краски прозрачны и прохладны.
Тридцатые годы приносят художнику признание как классицисту. «Разрушение Иерусалима» (1636—1638 гг.), «Похищение сабинянок» (1635 г.), «Переход через Красное море», первая серия «Семи таинств» — эти работы и были взяты на вооружение догматиками-академистами как эталон не только для эпически-героических картин, но и для всей живописи в целом. «Зациклившись» на безукоризненности композиции и идеальной красоте образов, они забыли, что призрачно-музыкальный строй, холодная ясность мысли, строгость и интеллектуальность служили воплощению идеи. Именно эти качества картин поставили Пуссена в центр передового искусства XVII в.
В 1632 г. художника избрали членом Академии Св. Луки. Но почет и слава его не интересовали, и когда ему предложили титул «князя академии», он отказался. Участие в руководстве отвлекло бы его от любимой живописи. Поглощенный своими творческими исканиями, он жил уединенно, общаясь только с тесным кругом избранных друзей. Изведавший нищету и голод, художник был очень непритязателен в быту. Книги, антики и живопись составляли для него смысл жизни. Но как-то в 1629 г. Пуссен, как всегда «вооруженный» альбомом с этюдами, ввязался в драку между французами и итальянцами и был ранен. Его выходили в большой и дружной семье соотечественника, повара Жана Дюге. И в 1630 г. тридцатишестилетний Пуссен женился на его семнадцатилетней дочери Анне Марии. Молодая жена принесла ему небольшое приданое, создала домашний уют и покой, давший возможность художнику-философу забыть о заказах и выполнять лишь те работы, которые были интересны только ему самому.
Слава Пуссена, создателя «Аллегории человеческой жизни» (ок. 1636 г.), «Воспитания Юпитера» (1637 г.), серий «Триумфов» и «Вакханалий», достигла Парижа. Его упорно приглашали вернуться во Францию. Но это Пуссена не прельщало. Лишь после личного письма Людовика XIII он в 1649 г. покинул Рим. Торжественный прием, милости короля и всесильного Ришелье, звание первого живописца, хорошие деньги только на время потешили его самолюбие. Пуссен не был мастером-декоратором и считал, что пока смотришь на одну картину, надо завешивать остальные. А в Париже на него обрушились огромные декоративные работы. Создание больших картин для часовен в Фонтенбло, Сен-Жермене, королевских церквях и дворцах, собственноручная роспись огромной луврской галереи и заказы придворных — для Пуссена, привыкшего вдумчиво работать и писать несколько картин в год, стало душевной катастрофой. Загруженный сверх меры, уже через год он с ужасом пишет кардиналу дель Поццо: «Если я останусь в этой стране, то сделаюсь мазилой...» К тому же Пуссен «перешел дорогу» бывшему королевскому живописцу С. Вуэ, который начал против него хорошо организованную травлю. И художник, давно вздыхающий во дворце среди бессовестной лжи и интриг о своем «милом домике» в Риме, под предлогом болезни жены в 1642 г. покинул суетный Париж, чтобы больше никогда туда не возвращаться.
Но «живописная гонка» надолго выбила Пуссена из привычного состояния покоя. В картинах, написанных в 1640—1647 гг., отсутствует прежняя целеустремленность и собранность. Но уже в конце 1640-х гг. к художнику возвращается чувство меры, и он создает такие шедевры, как «Моисей источает воду из скалы» (1649 г.), вторую серию «Семи таинств», картины на сюжеты «Жизнеописаний» Плутарха, «Элизар и Ревекка» (1648 г.) и второй вариант «Аркадских пастухов» (1650 г.). В этой картине Пуссен поднимает философский вопрос о жизни и смерти. Он не показывает горе близких от недавней утраты. О смерти вещает лишь надпись на гробнице: «И я жил в Аркадии». Вокруг нее безмолвно стоят пастухи. Здесь нет душевного трепета перед неизбежностью. Строго рассудочное, подобное «классической симфонии» произведение исполнено глубоким чувством.
Пуссен, привыкший мыслить абстрактными категориями, никогда не писал портретов, искренне считая этот жанр недостойным внимания, не внушающим зрителю высоких и важных идей. И только по настойчивым просьбам друзей он исполнил два автопортрета. В портрете для Шантелу (1650 г.) он предстает художником-мыслителем, уже немолодым и величаво-спокойным человеком. В глазах его — ум, в фигуре — достоинство, воля и независимость. Даже на портрете Пуссен напоминает свои картины — он строг и интеллектуален, а чертами лица похож на царя Петра 1.
В последний период творчества художник раскрывается как неповторимый пейзажист. Он всегда преклонялся перед суровым могуществом и вечной красотой природы, которая в его картинах предстает как незыблемая основа жизни. Скульптурная торжественность деревьев, суровость скал, прекрасные строения и античные руины подчеркивают величие героев, которые теперь не доминируют, а естественно вписываются в пейзажный мотив («Пейзаж с Диогеном» 1648 г., «Пейзаж с Геркулесом и Какусом», 1654 г.). Пленительную песнь любви на своей стогласой свирели играет Полифем («Пейзаж с Полифемом», 1649 г.), музыка заворожила веселых нимф и проказливых сатиров, заслушались ею скалы, застыли деревья и облака. «Мир и лад», разумное начало пришло на смену буйному разгулу гиганта. Природа вызывает ощущение порядка и гармонии — именно такой пейзаж созвучен античной мифологии и духу древней Эллады. Пепельно-сиреневые, серебристо-зеленые, оливковые, серо-голубые тона погружают этот мир в призрачный сон. Таких пейзажей, как у Пуссена, в природе быть не может. Он знал это и специально рисовал в картинах идеальный пейзаж. А вот его эскизные зарисовки полны динамики, они чутко отражают естественный трепет листвы и переливы света.
Четыре пейзажа, написанные для герцога Ришелье, завершают творческий путь Пуссена, принадлежа к числу его лучших работ. В серии «Времена года» художник словно проживает все возрасты природы и человека на основе библейских сцен. «Весна» — «Рай» — ликующая радость юного мира, праздник цветения. «Лето» — «Руфь» символизирует пору зрелости, когда природа и человек достигли расцвета сил и дождались урожая. «Осень» — «Исход» — время сбора последних плодов и бремя прожитых лет. И наконец, самая горькая и безрадостная картина Пуссена «Зима» — «Потоп». «Страшная красота», — сказал о ней Гете, проникнув в глубину этой общечеловеческой трагедии. Пуссен давно чувствовал приближение своей смерти, и в картине словно заглянул в ее глаза. Мучительная дрожь всего тела (прогрессирующий паралич) уже с 1658 г. вынуждала его не раз откладывать в сторону краски и кисти. Он так и не оправился после смерти любимой жены (1664 г.). Теперь Пуссен был душевно одинок, хотя племянница Мари-Анн и друг М. Писар не оставляли его. «Я думаю только о том, чтобы готовиться к смерти. Я ощущаю ее всем своим существом. Со мной все кончено...» — писал художник в одном из последних писем. И в унисон с его настроением «Зима» мрачна и безотрадна. Люди упорно цепляются за жизнь, но Всемирный потоп — мертвая стихия — погубит всех...
Пуссен с удивительным мужеством и стойкостью перенес предсмертные дни. 19 ноября 1665 г. его не стало. И только «Зима» горько напоминает о его уходе среди «нерушимого мира и лада» других произведений, о которых А. Бенуа сказал: «Наваждение, исходящее от его рисунков и картин... столь же вкрадчиво, сколь и покоряю- ще. В то же время действие это — целебное, целительное. Это ключевая вода — белая, бесцветная, но испить которой особенно полезно в наши дни мятущейся сутолоки и общей растерянности. Выпьешь — и весь мир перед тобой преображается. Только что он казался сумбурным, нелепым, страшным, а теперь все его противоречия, шероховатости сглаживаются, весь его слепящий, грубый, искусственный блеск сменяется мягким светом ясного летнего дня. Хорошо для души — напитаться Пуссеном».