Пуссен Никола

Пуссен Никола
Born
1594-06-15
Died
1665-11-19
Parents
Father: 
Жан Пуссен

Выдающийся французский живописец, ведущий представитель классицизма, автор картин на исторические, религиозные и мифологические темы, а также пейзажей. Академик Римской академии Св. Луки (1632г.). Знаменитого классициста Ни­кола Пуссена то превозносили до небес, то низвергали с пьедестала, а то и просто забывали. Его про­изведения постоянно порождали споры: что же должно главенство­вать в живописи — человек и его душа, впечатление, световоздушная среда или композиционное совершенство? «Простите мою смелость, если я скажу, что вы по­казали себя слишком поспешным в своих суждениях о моих рабо­тах, — писал художник своему другу и постоянному заказ­чику П. Ф. де Шантелу, словно обращаясь ко всем зрите­лям. — Правильно судить очень трудно, если не обладать большим знанием теории и практики этого искусства в их сочетании. Не только вкус наш должен быть судьей, но и разум». И чтобы понять высокий строй его картин, безуп­речных в своей красоте героев, насладиться свежими и чи­стыми красками, хорошо бы знать не только мифологию, древнюю историю, но и разработанную еще во времена Платона и Аристотеля теорию модусов. Но начать лучше всего с биографии Пуссена, которая тоже может многое поведать о том, откуда появилось в его холодно-прозрачных произведениях это необыкновенное чувство меры, яс­ности и равновесия, ритмической организованности.

Жану Пуссену, прослужившему 30 лет солдатом в ар­мии Генриха IV, было почти пятьдесят лет, когда, оставив службу, он обосновался в небольшом местечке Верон и женился на вдове местного прокурора Мари Делеземан. Купив небольшой участок земли, молодожены переехали в Вилье, где 15 июня 1594 г. родился Никола. Уже в шко­ле «проявились высокие качества его ума и склонность к рисованию». Но в богом забытой провинции живопись, может быть, так и осталась бы для мальчика прекрасной мечтой, если бы странствующий талантливый художник К. Варрен не дал ему несколько уроков и не посоветовал серьезно заняться искусством. Тогда же, -Сайком покинув родительский дом, Никола отправился в Париж без гро­ша в кармане. Некоторое время он жил и работал в Руане, в мастерской Н. Жувене, а затем после долгих мытарств добрался до столицы. Хорошими живописцами Франция в те годы была бедна, и обучение у В. Элле и Ж. Лаллемана дало Никола гораздо меньше, чем встречи и влияние А. Куртуа — математика и хранителя королевской библио­теки и художественных коллекций. Пуссен страстно увлек­ся законами математики и перспективы и буквально влю­бился в пленительно ясную и чистую живопись Рафаэля. С тех пор за какие бы заказы ни брался и что бы ни пи­сал, художник мечтал лишь увидеть античные руины Рима и творения Рафаэля. Знакомство с итальянским поэтом Д. Б. Марино, по заказу которого он исполнил пером пятнадцать иллюстраций на античные сюжеты, укрепило Никола в этом желании. Получив довольно при­личные деньги за шесть картин из жизни Святых Лойолы и Ксаверия, а также декоративные росписи в галерее и тронном зале Люксембургского дворца, Пуссен с третьей попытки, весной 1624 г. прибыл в Рим.

Художнику было уже тридцать лет, когда он обрел вто­рую, близкую его уму и душе родину. Вечный город был для Пуссена музеем классической древности, миром устой­чивых и гармоничных форм и равновесия. Он мог часами созерцать и тщательно измерять античные памятники, пытаясь выстроить математическую закономерность, по­ложенную в их основу. Пуссен самостоятельно изучал гео­метрию, оптику, анатомию, читал античных авторов, ис­торию, Священное Писание, свободно владел латынью, штудировал сочинения по теории искусства Апьберти, Дюрера, а трактат, составленный из рукописей Леонардо да Винчи, иллюстрировал своими рисунками.

Благодаря Марино художник познакомился с карди­налом Фр. Барберини и его помощником, библиотекарем К. дель Поццо — умнейшими людьми и своими первыми заказчиками. Это под их влиянием французский провин­циал вырос в художника «людей вкуса», художника-эру­дита и философа.

Пуссен учился всюду, где бы ни находился. И нельзя сказать, что античное искусство сразу раскрыло ему свои секреты. Нет, вначале он попал под влияние динамично­го, бурного в изображении чувств барокко. Его «Битвы» (1624, 1626 гг.), «Избиение младенцев» (1628 г.), «Виде­ние Св. Иакова» (1630 г.) полны тяжелых теней, компо­зиционно перегружены и слишком эффектны. В 1627 г. художник исполнил для собора Св. Петра «Мученичество Св. Эразма». Работа была принята холодно, и ему отказа­ли в росписях в церкви Сан-Луиджи ден Франчези. Но картины на религиозные сюжеты Пуссен продолжал пи­сать и в последующие годы («Снятие с креста», 1629— 1630 гг.; «Поклонение волхвов», 1633 г.; «Пейзаж с еван­гелистом Матфеем», 1642 г.).

Продолжая поиски себя в искусстве, художник откры­вает тонкие оттенки ярких красок и эмоциональное богат­ство картин Тициана. Тридцатые годы в творчестве Пуссе­на иногда называют «тициановским периодом». Серия «Триумфов» и «Вакханалий», «Эхо и Нарцисс» (1620-е гг.), «Спящая Венера» (ок. 1630 г.), «Ринальдо и Армида» (1634 г.) выдержаны в теплой, золотистой гамме или в звонком со­четании киноварно-красного и ярко-синего цветов. Редкой красотой живописных античных образов отличается «Цар­ство Флоры» (1631 г.), которую сам Пуссен называл «Цве­точным садом». Это поэтическая аллегория происхожде­ния цветов. Их рождение — это смерть одного из античных героев. Танцующая богиня дает им новую жизнь. У ног бе­зумного Аякса вырастает пунцовая гвоздика. Нарцисс скло­нился над своим отражением в воде. Клития, угасшая от любви к Аполлону, держит в руках корзинку гелиотропов. Здесь и смертельно раненные Адонис и Гиацинт, и став­шие «малыми цветами» Крокон и Смилах (крокус и вью­нок). В саду Флоры царит вечно возрождающаяся молодость «нерушимый мир и лад». Пуссена так увлек этот сюжет, что он изображает тех же героев в «Триумфе Флорі 1632 г.). В таком же лирическо-эмоциональном ключе сохраняя высокий пафос и значительность чувств, решена картина «Танкред и Эрминия» (1635 г.).

Для воплощения своих античных идеалов Пуссен создал строгую систему, в основе которой лежало рационалистическое начало и идея порядка. В письмах к друзьям - развивал свои мысли, ставшие фундаментом целого аправления в живописи. Основа классицизма — донести о зрителя значительные и высокие идеи, заставляющие мыслить без случайных впечатлений и поверхностных эффектов. Композиция таких картин должна быть строго равновешенной, движения подчинены определенному ритму, рисунок приобретает четкость, а линии — плас­тичность. Уже первая значительная картина Пуссена в эпически-героическом стиле «Смерть Германика» (1627 г.) стала олицетворением идеи служения долгу. Художник отказался от печальной сцены прощания. Он выдвинул на первый план героическую сторону сюжета: мужествен­ные воины дают клятву продолжить дело у ложа умираю­щего полководца. Герои каменеют в своих идеальных по­зах. Разум и долг торжествуют над чувствами. Ничто не отвлекает зрителя от идеи картины: композиция устойчи­ва, свет рассеян, краски прозрачны и прохладны.

Тридцатые годы приносят художнику признание как классицисту. «Разрушение Иерусалима» (1636—1638 гг.), «Похищение сабинянок» (1635 г.), «Переход через Крас­ное море», первая серия «Семи таинств» — эти работы и были взяты на вооружение догматиками-академистами как эталон не только для эпически-героических картин, но и для всей живописи в целом. «Зациклившись» на безуко­ризненности композиции и идеальной красоте образов, они забыли, что призрачно-музыкальный строй, холод­ная ясность мысли, строгость и интеллектуальность слу­жили воплощению идеи. Именно эти качества картин поставили Пуссена в центр передового искусства XVII в.

В 1632 г. художника избрали членом Академии Св. Лу­ки. Но почет и слава его не интересовали, и когда ему пред­ложили титул «князя академии», он отказался. Участие в руководстве отвлекло бы его от любимой живописи. По­глощенный своими творческими исканиями, он жил уеди­ненно, общаясь только с тесным кругом избранных друзей. Изведавший нищету и голод, художник был очень непри­тязателен в быту. Книги, антики и живопись составляли для него смысл жизни. Но как-то в 1629 г. Пуссен, как всегда «вооруженный» альбомом с этюдами, ввязался в драку между французами и итальянцами и был ранен. Его выхо­дили в большой и дружной семье соотечественника, повара Жана Дюге. И в 1630 г. тридцатишестилетний Пуссен же­нился на его семнадцатилетней дочери Анне Марии. Мо­лодая жена принесла ему небольшое приданое, создала до­машний уют и покой, давший возможность художнику-философу забыть о заказах и выполнять лишь те работы, которые были интересны только ему самому.

Слава Пуссена, создателя «Аллегории человеческой жизни» (ок. 1636 г.), «Воспитания Юпитера» (1637 г.), се­рий «Триумфов» и «Вакханалий», достигла Парижа. Его упорно приглашали вернуться во Францию. Но это Пус­сена не прельщало. Лишь после личного письма Людови­ка XIII он в 1649 г. покинул Рим. Торжественный прием, милости короля и всесильного Ришелье, звание первого живописца, хорошие деньги только на время потешили его самолюбие. Пуссен не был мастером-декоратором и считал, что пока смотришь на одну картину, надо заве­шивать остальные. А в Париже на него обрушились ог­ромные декоративные работы. Создание больших картин для часовен в Фонтенбло, Сен-Жермене, королевских церквях и дворцах, собственноручная роспись огромной луврской галереи и заказы придворных — для Пуссена, привыкшего вдумчиво работать и писать несколько кар­тин в год, стало душевной катастрофой. Загруженный сверх меры, уже через год он с ужасом пишет кардиналу дель Поццо: «Если я останусь в этой стране, то сделаюсь мази­лой...» К тому же Пуссен «перешел дорогу» бывшему ко­ролевскому живописцу С. Вуэ, который начал против него хорошо организованную травлю. И художник, давно взды­хающий во дворце среди бессовестной лжи и интриг о своем «милом домике» в Риме, под предлогом болезни жены в 1642 г. покинул суетный Париж, чтобы больше никогда туда не возвращаться.

Но «живописная гонка» надолго выбила Пуссена из привычного состояния покоя. В картинах, написанных в 1640—1647 гг., отсутствует прежняя целеустремленность и собранность. Но уже в конце 1640-х гг. к художнику возвращается чувство меры, и он создает такие шедевры, как «Моисей источает воду из скалы» (1649 г.), вторую серию «Семи таинств», картины на сюжеты «Жизнеопи­саний» Плутарха, «Элизар и Ревекка» (1648 г.) и второй вариант «Аркадских пастухов» (1650 г.). В этой картине Пуссен поднимает философский вопрос о жизни и смер­ти. Он не показывает горе близких от недавней утраты. О смерти вещает лишь надпись на гробнице: «И я жил в Аркадии». Вокруг нее безмолвно стоят пастухи. Здесь нет душевного трепета перед неизбежностью. Строго рассу­дочное, подобное «классической симфонии» произведе­ние исполнено глубоким чувством.

Пуссен, привыкший мыслить абстрактными категори­ями, никогда не писал портретов, искренне считая этот жанр недостойным внимания, не внушающим зрителю высоких и важных идей. И только по настойчивым просьбам друзей он исполнил два автопортрета. В порт­рете для Шантелу (1650 г.) он предстает художником-мыс­лителем, уже немолодым и величаво-спокойным челове­ком. В глазах его — ум, в фигуре — достоинство, воля и независимость. Даже на портрете Пуссен напоминает свои картины — он строг и интеллектуален, а чертами лица похож на царя Петра 1.

В последний период творчества художник раскрывает­ся как неповторимый пейзажист. Он всегда преклонялся перед суровым могуществом и вечной красотой природы, которая в его картинах предстает как незыблемая основа жизни. Скульптурная торжественность деревьев, суровость скал, прекрасные строения и античные руины подчерки­вают величие героев, которые теперь не доминируют, а естественно вписываются в пейзажный мотив («Пейзаж с Диогеном» 1648 г., «Пейзаж с Геркулесом и Какусом», 1654 г.). Пленительную песнь любви на своей стогласой свирели играет Полифем («Пейзаж с Полифемом», 1649 г.), музыка заворожила веселых нимф и проказливых сати­ров, заслушались ею скалы, застыли деревья и облака. «Мир и лад», разумное начало пришло на смену буйному разгулу гиганта. Природа вызывает ощущение порядка и гармонии — именно такой пейзаж созвучен античной мифологии и духу древней Эллады. Пепельно-сиреневые, серебристо-зеленые, оливковые, серо-голубые тона погру­жают этот мир в призрачный сон. Таких пейзажей, как у Пуссена, в природе быть не может. Он знал это и специ­ально рисовал в картинах идеальный пейзаж. А вот его эскизные зарисовки полны динамики, они чутко отража­ют естественный трепет листвы и переливы света.

Четыре пейзажа, написанные для герцога Ришелье, за­вершают творческий путь Пуссена, принадлежа к числу его лучших работ. В серии «Времена года» художник словно проживает все возрасты природы и человека на основе биб­лейских сцен. «Весна» — «Рай» — ликующая радость юно­го мира, праздник цветения. «Лето» — «Руфь» символизи­рует пору зрелости, когда природа и человек достигли расцвета сил и дождались урожая. «Осень» — «Исход» — время сбора последних плодов и бремя прожитых лет. И на­конец, самая горькая и безрадостная картина Пуссена «Зима» — «Потоп». «Страшная красота», — сказал о ней Гете, проникнув в глубину этой общечеловеческой траге­дии. Пуссен давно чувствовал приближение своей смерти, и в картине словно заглянул в ее глаза. Мучительная дрожь всего тела (прогрессирующий паралич) уже с 1658 г. вы­нуждала его не раз откладывать в сторону краски и кисти. Он так и не оправился после смерти любимой жены (1664 г.). Теперь Пуссен был душевно одинок, хотя пле­мянница Мари-Анн и друг М. Писар не оставляли его. «Я думаю только о том, чтобы готовиться к смерти. Я ощу­щаю ее всем своим существом. Со мной все кончено...» — писал художник в одном из последних писем. И в унисон с его настроением «Зима» мрачна и безотрадна. Люди упор­но цепляются за жизнь, но Всемирный потоп — мертвая стихия — погубит всех...

Пуссен с удивительным мужеством и стойкостью пе­ренес предсмертные дни. 19 ноября 1665 г. его не стало. И только «Зима» горько напоминает о его уходе среди «нерушимого мира и лада» других произведений, о кото­рых А. Бенуа сказал: «Наваждение, исходящее от его ри­сунков и картин... столь же вкрадчиво, сколь и покоряю- ще. В то же время действие это — целебное, целительное. Это ключевая вода — белая, бесцветная, но испить кото­рой особенно полезно в наши дни мятущейся сутолоки и общей растерянности. Выпьешь — и весь мир перед то­бой преображается. Только что он казался сумбурным, нелепым, страшным, а теперь все его противоречия, ше­роховатости сглаживаются, весь его слепящий, грубый, искусственный блеск сменяется мягким светом ясного летнего дня. Хорошо для души — напитаться Пуссеном».