Немецкий поэт и драматург. Драмы «Разбойники», «Заговор Фиеско», «Коварство и любовь», «Дон Карлос», *Мария Стюарт», «Орлеанская дева», «Мессинская невеста», «•Вильгельм Телль», трилогия «Валленштейн»; стихотворения и баллады.

Из какого бы уголка земли ни приехал любознательный ту­рист в небольшой немецкий го­родок Марбах, ему непременно укажут адрес шиллеровского му­зея, открытого еще в 1859 г. На маленькой площади с фонтаном посетитель увидит неказистый домик с вывеской пекаря, а под­нявшись по деревянным ступе­ням, окажется в убогой комнате с большой печью. Здесь рос маленький Фриц Шиллер — бу­дущий великий немецкий поэт и драматург.

Отец Фридриха Иоганн Каспар Шиллер был военным фельдшером и немало поскитался по Европе в те беспо­койные годы. В семье его почти не видели ни жена, Ели-

завета Доротея Кодвейс, дочь владельца корчмы, ни их дети — Кристофина и Фридрих. С детства мальчик, ро­дившийся в военном лагере, рос болезненным и слабым. Внешне он походил на мать — светло-русый, с тонким удлиненным лицом, лучистыми синими глазами. От нее же он унаследовал высокий рост и узкогрудую фигуру.

Семья часто переезжала с места на место, в зависимо­сти от того, в какой полк переводили Каспара Шиллера. Наконец в 1765 г. Шиллеры осели в местечке Лорх, рас­положенном неподалеку от города Гмюнда, в живопис­ных местах Швабии. Будущее сына отец уже определил: духовная карьера, что, как он считал, соответствовало наклонностям маленького Фрица.

В Лорхе Фриц и его сестра Кристофина, которую в се­мье ласково называли Финеле, впервые начали учиться. Местный пастор Мазер, друг семьи Шиллеров, занимался с детьми немецким языком и латынью. В знак уважения к своему первому учителю Шиллер впоследствии даст его имя смелому старику пастору, обличителю всесильного графа Моора в юношеской драме «Разбойники».

В 1766 г. нужда снова заставила родителей сняться с ме­ста и переехать в Людвигсбург, новую резиденцию герцо­га Карла Евгения. Капитан Шиллер арендовал за городом участок земли и стал выращивать саженцы для продажи, найдя наконец свое призвание в садоводстве.

Изменилась и жизнь Фридриха. Его отдали в город­скую латинскую школу, после окончания которой он дол­жен был поступить в семинарию, чтобы затем подгото­виться к экзаменам на богословский факультет. После жизни в сельской провинции большой город с его пыш­ной герцогской резиденцией, нарядными улицами, свер­кающей венецианскими зеркалами Людвигсбургской опе­рой показался Фридриху сказочным царством. Он играл в домашнем театре и уже пробовал сам писать стихотвор­ные диалоги для сцены, чем неслыханно удивил отца, обратившегося к сыну с мало ободряющим вопросом: «Да что ты, Фриц, рехнулся?!»

Однако ни отец, ни начинающий драматург еще не знали, какой поворот готовит им судьба. Весной 1772 г. герцог Карл Евгений просматривал списки наиболее ус­певающих учеников, чтобы пополнить ими военные учеб­ные заведения. Выбор его, в том числе, пал на Фридриха Шиллера. Так что набожный родитель вынужден был за­быть о своей мечте сделать сына священником, ибо пере­чить герцогу не позволялось.

Фридриху предстояла нелегкая учеба в герцогской Во­енной академии, в связи с чем ему вменялось в обязан­ность «всецело посвятить себя служению Герцогскому Вюртембергскому Дому и ни в коем случае не нарушать этого обязательства без всемилостивейшего разрешения герцога».

На целых восемь лет 14-летнего Фридриха оторвали от семьи, от друзей, лишили отрочества и юности, о чем впо­следствии он писал: «Через начальную мрачную юность мою вступил я в жизнь, и бессердечное, бессмысленное воспитание тормозило во мне легкое, прекрасное движе­ние первых зарождавшихся чувств».

Единственным средством защитить свою внутреннюю свободу для Фридриха Шиллера была поэзия, в которой он уже в те годы увидел свое призвание. Занятия поэзией были дерзким пренебрежением к уставу академии, ибо сам Карл Евгений вполне разделял мнение Фридриха II, из­рекшего однажды, что «немецкий язык годится только для солдат и публичных девок». Как и берлинская знать, гер­цог считал, что смотреть можно только либо француз­ские, либо итальянские трагедии.

И все же страсть к немецкой поэзии оказалась у Фрид­риха Шиллера сильнее всех воинских уставов и аристо­кратических прихотей. Должно быть, размышляя о судьбе поэта, Фридрих и записал в дневнике крылатую фразу Гете: «Только тот велик и счастлив, кому не надо ни по­виноваться, ни повелевать, чтобы быть кем-нибудь». С та­ким отношением к искусству в 1775 г. он вместе с друзь­ями организовал в академии тайный поэтический союз, который просуществовал вплоть до перевода военного академиста в Штутгарт, где открывался новый факуль­тет — медицинский. Шиллер решил, что из двух зол вы­бирают меньшее. Медицина, хотя и в рамках военной служ­бы, была Фридриху ближе, да и практичнее, поскольку, как он считал, «карьера медика — верный кусок хлеба». Однако поэзия в стороне не осталась, как ни строги были надзиратели, в академию все же проникали драмы, пес­ни, баллады немецких авторов. В то мятежное для Герма­нии время возникло самое массовое литературное движе­ние 1770-х годов под громким названием «Буря и натиск». Признанным главой движения стал студент Страсбургского университета Иоганн Гете, автор нашумевшего романа «Страдания молодого Вертера».

Зима 1776 г. оказалась счастливой для 17-летнего Шил­лера. В журнале «Шабский магазин» впервые увидело свет его идиллическое стихотворение «Вечер», подписанное инициалом Ш. Юный автор был счастлив уже тем, что напечатаны строки, выражавшие самую сокровенную мысль — мечту о высоком предназначении поэта.

После первых публикаций, почувствовавший свою поэтическую силу, юноша становится решительным и даже дерзким. Он больше не ищет уединения, наоборот, даже бравирует тем, что является признанным лидером среди товарищей, авторитетом во воем, что касается ли­тературы, вступая в диспуты и оппонируя профессорам. Шиллеру казалось, что еще немного, и он вырвется из казармы на свободу и открыто займется поэзией. Уже написана первая драма «Разбойники», прочитанная дру­зьям во время тайной прогулки в лесу, уже услышаны слова восторженного одобрения, оставалось только за­крепить успех.

И вот наконец выпуск, на котором присутствовал в чис­ле почетных гостей сам Гете, заехавший проездом в ака­демию. Тогда, в декабре 1779 г. он почти не заметил смя­тенного юношу. Но через 15 лет их пути пересекутся, чтобы уже никогда не разойтись.

Вместе с врачебным дипломом Шиллер получил на­значение в гренадерский полк полковым лекарем. Дру­зья, учившиеся с Фридрихом, с юмором вспоминали о полном несоответствии внешнего облика поэта с его долж­ностью. В форме военного медика он выглядел весьма комично. Букли, косичка, треуголка смотрелись на нем нелепо. Но всего чудовищнее была обувь: огромные бот­форты делали его ноги похожими на два цилиндра. Он шагал в них, как журавль, не сгибая ноги в коленях. Да и начальство, с первого взгляда увидевшее несуразность молодого лекаря, не очень-то жаловало его в отзывах и рекомендациях. Но Шиллера это мало беспокоило, все его помыслы были направлены на то, чтобы опублико­вать «Разбойников» — драму из жизни двух братьев Мооров, один из которых воплощает зло и власть, а другой во имя добра и справедливости становится предводителем разбойничьей шайки.

С трудом собрав необходимую сумму, Шиллер издал свое произведение в 1781 г. Драма была опубликована без имени автора и с указанием вымышленного места изда­ния. Скромная книга, напечатанная на самой дешевой бумаге, потрясла современников, воспринявших ее как поэтический манифест демократической интеллигенции. Несмотря на анонимность сочинения, все знали имя ав­тора. Более того, театральный деятель барон Дальберг тут же предложил поставить драму в майнгеймском театре. 13 января 1782 г. состоялась премьера «Разбойников», вызвавшая небывалый восторг зрителей. Имя Шиллера зазвучало по всей Германии.

Этот успех не на шутку встревожил герцога. Карл Ев­гений немедленно вызвал Шиллера в свою резиденцию и категорически запретил ему заниматься литературой, поз­волив печатать только медицинские трактаты.

Шиллер не сдавался. Находясь в опале, он задумал новую драму под названием «Заговор Фиеско», о реаль­ных событиях XVI в., в центре которых был образ генуэз­ского графа Фиеско ди Лаванья, возглавившего полити­ческий заговор против тирана Генуи Джанеттино Дория. Параллельно поэт работал над другой драмой о простой девушке Луизе Миллер, мечтающей о счастье в условиях тирании и диктата власти. Позже эта драма получила на­звание «Коварство и любовь».

Такого свободомыслия власти уже простить не могли. Понимая всю опасность своего положения, Шиллер при­нял решение бежать из Вюртемберга. Он как бы предви­дел свою участь изгнанника, сказав однажды: "Разбойни­ки" стоили мне семьи и отчизны».

С этого бегства начались долгие скитания поэта, скры­вавшегося под вымышленным именем в различных городах Германии. Приходилось и унижаться. Директору Мангейм- ского театра барону Дальбергу Шиллер с отчаянием писал: «У меня нет средств, необходимых для противоборства моей злополучной судьбе... Я покинул Штутгарт с опустошен­ным сердцем и пустым кошельком. Мне бы следовало крас­неть от стыда, делая такие признания, но я знаю — они меня не унижают». Письмо было напрасным, Дальберг от­казал и в деньгах, и в постановке пьесы «Заговор Фиеско».

Скрываясь в тюрингской горной деревне Бауэрбах у матери одного из своих товарищей Генриетты Вольцоген, Шиллер познакомился с ее дочерью Шарлоттой. Одино­кий, оторванный от семьи, он особенно нуждался в тепле, понимании и дружеском слове. Но Шарлотта была не из тех девушек, которые способны на романтическую любовь: бедняк, к тому же не дворянин, не представлялся ей солид­ной партией. Поэтому предложение Фридриха она отвергла.

Однако душевная подавленность Шиллера вскоре сме­нилась радостью: весной 1783 г. в издательстве Шванна в Мангейме вышел из печати «Заговор Фиеско», а Дальберг все-таки решил возобновить переговоры о постановке этой пьесы, полагая, что герцог Карл Евгений забыл о беглеце. Премьера состоялась в начале 1784 г., но в отличие от «Разбойников», она была встречена публикой весьма хо­лодно. Зато самолюбие автора было вполне удовлетворе­но следующей постановкой драмы «Коварство и любовь», которая была воспринята как вершина литературного те­чения «Буря и натиск».

Слава Шиллера росла, но, к сожалению, не улучша­лось положение поэта, по-прежнему считавшегося «бег­лецом». Только зимой 1784 г. Шиллер получил наконец права пфальцского подданного. В редактируемом им жур­нале «Рейнская Талия» поэт отмечал: «Я пишу как граж­данин вселенной, который не служит никакому князю... Публика для меня теперь единственная наука, единствен­ный повелитель и друг... Что-то великое совершается во мне при мысли, что я буду покоряться только приговору общественного мнения и апеллировать к одному трону — человеческой душе». В этом же журнале были опублико­ваны первые акты драмы «Дон Карлос».

Доходы от работы в журнале были мизерными и поэта начали преследовать кредиторы. Кому он только не задол­жал. Его переписка с Генриеттой Вольцоген — поразитель­ная смесь высоких излияний и мелочных денежных расче­тов, сопровождаемых мучительными извинениями. Тем тягостнее бьии личные переживания Шиллера. Он полю­бил замужнюю женщину Шарлотту фон Кальб, но разо­рвать тяготивший ее брак она не могла. Памятью о встрече с Фрау фон Кальб остались два стихотворения — «Борьба» и «Отречение». Удивительно, но именно в этот непростой, и уж никак не радостный период жизни поэта возникла его известная ода «К радости», ставшая еще более знаменитой после того, как она прозвучала как величественная хоровая песня в Девятой симфонии Бетховена. Более 30 лет искал Бетховен музыкальное воплощение вдохновившей его по­эмы. «Стихи Шиллера чрезвычайно трудны для музыкан­та, — сетовал он в разговоре с композитором Черни. — Музыкант должен взлететь гораздо выше поэта... А кто мо­жет тягаться с Шиллером?»

В конце 1780-х годов Шиллер начал преподавательскую деятельность как профессор истории в Йенском универ­ситете. Его постоянным местом жительства отныне стал Веймар, тот же небольшой городишко, в котором 10 лет назад поселился Гете. Вторая встреча двух великих поэ­тов произойдет в 1790-е годы, когда их объединит общее творческое начало, ставшее поводом для прочной друж­бы. А пока Шиллер был увлечен другим знакомством. Это была дальняя родственница его старинной приятельницы Генриетты Вольцоген, снова Шарлотта (какое совпаде­ние!) — Шарлотта фон Ленгефельд. В 1890 г. они поже­нились. Чувство Фридриха к Лотте — «спокойная тихая привязанность» — так охарактеризовал его он сам. Она стала преданной женой и матерью четверых детей, стойко переносила все трудности неустроенной жизни, самоот­верженно ухаживала за мужем во время приступов его болезни.

После окончательного сближения с Гете и совместно­го творческого сотрудничества с ним над стихами цикла «Ксении», Шиллер принялся за создание самого мону­ментального произведения — трилогии «Валленштейн» — о знаменитом полководце, герое Тридцатилетней войны. За этой трилогией последовали его лучшие драмы — «Ма­рия Стюарт», «Орлеанская дева» и «Вильгельм Телль».

За три года до смерти великому поэту по милости импе­ратора Карла Августа было даровано наконец дворянство, что больше обрадовало жену, поскольку теперь она могла бывать при дворе. Самому поэту было уже не до почестей и титулов. Участившиеся с конца 1803 г. приступы чахотки все чаще прерывали его напряженную творческую работу. Опустив ноги в таз с ледяной водой, подкрепляя убываю­щие силы крепким кофе или шампанским, Шиллер прово­дил за столом все время, когда только мог держать перо в руках. К осени 1804 г. болезнь обострилась, чему в нема­лой степени способствовала сильная простуда. Как врач Шиллер знал, что обречен, хотя и не терял надежды, гово­ря друзьям: «Я бы был доволен, если бы мне удалось до­жить до пятидесяти лет». Эти слова были сказаны за две недели до смерти, которая наступила 9 мая 1805 г.

13 мая при огромном стечении народа на Веймарском кладбище состоялась траурная панихида: в мелодии мо- цартовского «Реквиема» звучала скорбь об этой рано обо­рвавшейся, еще полной творческих сил жизни.