Выдающийся французский писатель и мыслитель-гуманист, ученый, филолог, врач, естествоиспытатель, один из крупнейших деятелей европейского Возрождения. Автор бессмертного романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» в 5-ти книгах.

Один из величайших сатири­ков мировой литературы, мысли­тель-гуманист, блестящий ученый, врач, пользовавшийся доверием высочайших особ своего времени, весельчак и балагур Франсуа Раб­ле как никто другой понимал толк в удовольствиях, не забывая вы­смеивать страсть людей к неуме­ренности. Его мудрая и веселая, одновременно интеллектуальная и «хулиганская» книга о добрых и смешных великанах известна во всем мире. Французский историк Мишле восхищался слав­ным соотечественником и его бессмертным творением: «Рабле более велик, чем Аристофан и Вольтер. Так же велик, как Шекспир... Ни один из наших писателей не дал такой полной картины своего временя... Это энцик­лопедия. Вот почему Рабле превосходит даже Серванте­са». Современному читателю трудно поверить в то, что автором одной из самых веселых книг в мировой литера­туре был католический монах. Но это действительно так М. Горький писал: «Монах Рабле умел смеяться, как ник­то не умел до него... а хороший смех — верный признак духовного здоровья». И по сей день остается в силе на­ставление Франсуа Рабле о том, что «врач с физиономией мрачной, угрюмой, неприветливой и сердитой огорчает больного; врач же с лицом веселым, безмятежным, при­ветливым, открытым радует его». В противовес кладби­щенскому девизу Средневековья «Помни о смерти он выдвинул оптимистический лозунг Возрождения «Помни о жизни».

Жизнеописание самого Рабле достойно того, чтобы стать отдельной книгой, возможно, даже более интерес­ной, чем его славная эпопея о Гаргантюа и Пантагрюэле. Исследователи поражаются его способности балансиро­вать на лезвии ножа — «между костром и плахой». Всю свою жизнь он совершал поступки, за которые любой другой человек был бы подвергнут если не казни, то отлу­чению от церкви. И при этом сохранял уважение со сто­роны первейших лиц своего времени, включая папу Кли­мента III, короля Франции Франциска I и множества персон рангом ниже. О жизни Франсуа Рабле существует много легенд, забавных анекдотов, но достоверных сведе­ний ничтожно мало. В сборнике эпитафий церкви Св. Пав­ла в Париже сказано, что Рабле умер 9 апреля 1553 г. в возрасте семидесяти лет и похоронен на кладбище этой церкви. Дата смерти не вызывает сомнений, а вот дата рождения требует подтверждений. Никаких прямых ука­заний на этот счет нет, а косвенные — противоречат цер­ковной записи. Большинством биографов признано, что Рабле родился в 1494 г. и, значит, в момент смерти ему было около шестидесяти лет. В стародавних списках сту­дентов медицинского факультета университета в Монпелье против его имени обозначено: «Шинонец из Турени». И только. Действительно, Франсуа Рабле родился в Туре­ни, самой благодатной и цветущей части Франции, в до­лине реки Луары, в маленьком городке Шиноне, который и сегодня так же невелик, как и во времена Рабле. Кем был отец Рабле? Легенда говорит разное — трактирщи­ком, аптекарем. Большинство же ученых настаивает на том, что Антуан Рабле был местным адвокатом, владев­шим небольшим поместьем вблизи Шинона, где и родил­ся будущий автор «Гаргантюа и Пантагрюэля». Известно, что мать Франсуа умерла рано. С самого детства мальчик скитался по монастырям. В 1510 г. 16-летний Франсуа оказался во францисканской обители. Остается неясным, в силу каких причин в столь юном возрасте он стал мона­хом. В монастыре Рабле получил начальное образование. Он учился очень хорошо и за время пребывания в монас­тыре в совершенстве овладел несколькими иностранны­ми языками. В 1524 г. в аббатстве Фонтене-Леконт Фран­суа Рабле принял сан священника. Нам трудно объяснить этот его поступок. Образ, который мы создали себе, пред­ставляя Франсуа Рабле, мешает нам это сделать. Неукро­тимый жизнелюб, собрат Эпикура и Лукиана, и вдруг он надел на себя монашескую сутану в самую цветущую пору своей жизни!

В 1525 г. местный епископ Д'Эдиссак, который покро­вительствовал талантливому юноше, предложил ему пе­рейти в бенедиктинское аббатство в Мальезе, что тот и сделал. В это время внимание Рабле все больше и больше обращается к естествознанию и медицине. Франсуа с удо­вольствием изучает латынь, древнегреческий язык, начи­нает переписку с главой французского гуманизма и советником короля Г. Бюде. Все эти далеко не монаше­ские занятия вызывали неудовольствие духовных иерар­хов. В 1528 г. — пока еще с разрешения духовного началь­ства — Рабле отправился в Париж, а оттуда дальше — уже самовольно. В монастырь он больше не вернулся.

Никто не знает, что заставило Рабле снять монаше­скую рясу и сесть на студенческую скамью. Но так или иначе, в 1530 г. он сложил с себя сан и отправился изу­чать медицину в известный университет в Монпелье. В университете до сих пор жива легенда о том, как при­ехавший поступать Франсуа Рабле стал одновременно и студентом, и преподавателем. Его речь на публичной за­щите диссертаций была засчитана не только как вступи­тельный экзамен, но и как экзамен на звание бакалавра. А студент (правда, достаточно почтенного возраста) Раб­ле стал одновременно преподавателем медицины. Два года спустя он получил место врача в городской больнице Лио­на. Франсуа Рабле был не только активно практикующим врачом, но и ученым, немало сделавшим для распростра­нения медицинских знаний. В 1532 г. он опубликовал «Афоризмы» знаменитого античного врачевателя Гиппо­крата. Медики были в восторге от этой книги. Наконец-то в их руках был подлинный текст великого врача древно­сти, без искажений переводчика, к тому же с коммента­риями специалиста. Однако к концу года в типографии Клода Нури была напечатана книга Франсуа Рабле, кото­рая совсем не походила на те ученые трактаты, которые он готовил к печати до сих пор. Первое оригинальное произведение Франсуа Рабле называлось «Ужасающие и устрашающие деяния и подвиги знаменитейшего Пантаг­рюэля». Раньше Рабле смело и, пожалуй, не без гордости ставил свое имя. Теперь же, подписывая произведение, автор указал другое, немножко странное — Алькофрибас Назье. Только очень пристальный читатель сумеет понять, что это псевдоним, образованный из букв настоящего имени автора, произвольно переставленных в виде ана­граммы.

Что же заставило доктора медицины, о котором со­временники писали, что «он честь и слава науки» и «спо­собен отвращать мертвецов от порога могилы и возвра­щать им свет», оставить практическую деятельность в известнейшей больнице Лиона и взяться за перо? В те времена Лион был крупным центром книжной торговли. На ярмарках среди народных книг можно было найти переделки средневековых романов о деяниях великанов и всевозможных чудесах, например «Великие и неоце­нимые хроники о великом и огромном великане Гарган­тюа» неизвестного автора. Возможно, невероятный ус­пех этой истории семейства великанов и побудил Рабле приняться за собственную книгу. А может быть, интерес к литературному труду пробудился в нем благодаря под­держке знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского, с которым Рабле состоял в переписке? Так или иначе, первая часть знаменитого «Пантагрюэля» была задумана как продолжение народных «Хроник». Добрые и смеш­ные великаны Грангузье, Галемель, Гаргантюа перекоче­вали из этой нехитрой народной сказки в философский роман Рабле. Произведение Рабле в некоторой степени сохраняло стиль и имитировало наивную эпичность ори­гинала: тот же сюжет, те же великаны, но совершенно иной смысл и совершенное иное настроение. Автор обо­гатил повествование яркими описаниями современной ему французской жизни, едкими замечаниями в адрес корыстолюбивых священников, продажных судей, папы и короля. Кажется, ничто не укрылось от заразительно­го смеха его героев. Смех стал главным оружием Рабле и его визитной карточкой. Средством уничтожения идей­ных врагов и одновременно могучим средством утверж­дения жизни. Рабле — оптимист по мировоззрению, по восприятию мира, а также по способу изображать мир. «Будем же смеяться, ибо смех есть достояние сильных!» Неудивительно, что уже в XVI в. во Франции распрос­транился термин «пантагрюэлизм». Сам писатель пона­чалу так определял значение этого термина: «Жить в мире, в радости, в добром здравии, пить да гулять». Чуть позже он дал ему уже более философское толкование: «Это глубокая и несокрушимая жизнерадостность, перед которой все преходящее бессильно».

Необычайно красочный и пышный стиль Рабле, его великолепный, яркий и сочный язык понравились чита­телям. Сразу же после выхода книга о подвигах великана Пантагрюэля приобрела поистине небывалую популяр­ность. А ее анонимный автор в короткий срок стал изве­стен далеко за пределами Лиона. Мишле писал об этом: «450 лет назад, едва в лионских книжных лавках появи­лась его первая книга, человечеству стало ясно, что ро­дился писатель более великий, чем Аристофан». История о веселом и мудром Пантагрюэле положила начало эпо­пее, написанию которой Рабле посвятит более двадцати лет. Без сомнения, «Гаргантюа и Пантагрюэль» — это книга всей его жизни, как «Божественная комедия» для Данте, как «Фауст» для Гете.

Создатель «Гаргантюа и Пантагрюэля» был выдаю­щимся гуманистом. «Теплое дыхание весны человече­ского разума коснулось его чела», — писал обожавший его А. Франс. Для гуманиста Средневековье — это мрач­ная полоса жизни европейских народов, темное царство «готики» — всеобщее одичание, господство предрассуд­ков, изуверские пытки над телами и душами людей. Гуманисты прокляли это время, и так как более всего «готический порядок вещей» поддер -ивала церковь, лютой ненавистью воспылали прежде всего к ней. Читая Рабле, замечаешь, что больше всего насмешек, колкос­тей и сатирических выпадов достается церковникам. Автор не забывает их ни на минуту, они у него посто­янно под прицелом. После них идут судьи, адвокаты, прокуроры, чиновники суда и ябедники. Каких только уморительных сцен ни рисует автор, чтобы потешить читателя их беспросветной глупостью.

Гуманисты считали себя предвестниками новой эпо­хи. Они хотели возвратить к жизни то, что человечество имело прежде и что по трагическому стечению обстоя­тельств утратило. Поэтому-то их время и назвали «Воз­рождением». Это была весна после долгой хмурой зимы, живительная и благодатная весна всего человечества. Раб­ле был гуманистом, деятелем Возрождения и, следова­тельно, общественным деятелем. Как это ни пафосно звучит, но его волновала судьба человечества, его беды. Он писал, смеясь, но при этом всерьез задумывался о людских пороках и о том, как исправить мир. Потому и стала его книга общечеловеческим достоянием. Миш­ле недаром назвал ее энциклопедией. Это действительно энциклопедия социальной, политической и культурной жизни Франции XVI ст. Но вместе с тем история о мудрых великанах — это и философский, и эстетиче­ский, и нравственный «трактат», который может «делать нас людьми в высоком значении этого слова». Автор справедливо заверяет нас на первой же странице: «...вы можете быть совершенно уверены, что станете от этого чтения и отважнее и умнее».

И все же книга Рабле не историческая хроника и не философский трактат. Прежде всего это произведение искусства, творение художника, которое Флобер поста­вил в один ряд с произведениями Гомера, Шекспира, Гете. Уже современники видели в Рабле выдающееся явление своего века. Он незримо присутствует во всех значительных произведениях французской литературы последних четырех столетий. «Рабле — наш общий учи­тель», — признавался Бальзак. В несравненных по мас­терству «Озорных рассказах» он шел от своего «достой­ного соотечественника, вечной славы Турени — Франсуа Рабле». Грандиозная тень Рабле зрима и в «Острове пингвинов» А. Франса, и в «Кола Брюньоне» Р. Ролла- на. Рабле поистине может почитаться и как один из основателей французского литературного языка. Сенеан, автор исследования «Язык Рабле», писал: «Иностранные обороты, классические языки, языки Возрождения, фран­цузский язык всех времен и всех провинций — все здесь нашло свое место и свою форму, нигде не производя впечатления какой-либо несвязности или несоответствия. Это всегда язык самого Рабле». Рабле любил слово. Наверное, в нем жил не только писатель, но и лингвист. Иногда, увлекаясь, он словно забывал о том, что, соб­ственно, хотел сказать. «Слово уводило его в сторону, он любовался им. Оно сверкало, звенело, открывалось умственному взору все новыми и новыми сторонами». А. Франс восхищался этой влюбленностью писателя в слово: «Он пишет играючи, словно забавы ради. Он любит, он боготворит слова. До чего же чудесно наблю­дать, как он нанизывает их одно на другое! Он не мо­жет, не в силах остановиться».

В 1534 г. Франсуа Рабле побывал в Италии вместе с по­сольством короля Франциска I, в которое входил могу­щественный покровитель писателя епископ Жан дю Бел­ле (Рабле был его личным врачом). Хотя поездка была непродолжительна, она обогатила писателя новыми впе­чатлениями, расширила его кругозор и помогла «создать нечто гораздо более зрелое». Вернувшись на родину, в том же году Рабле издал еще одну часть своей эпопеи — «По­весть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пан­тагрюэля». В ней Рабле в иронической форме изложил свои впечатления о поездке в Рим и о пребывании при папском дворе. Хранителями ортодоксальной догмы, в том числе Сорбонной, книга была немедленно осуждена. Не­удивительно, что вскоре после выхода в печать книги Рабле были запрещены французской инквизицией. В это время имя автора уже было широко известно. Он перестал скры­ваться под псевдонимом. Опасаясь преследований, Рабле вновь уехал в Италию и поселился в Риме, где на этот раз провел более трех лет. Формально Рабле числился секре­тарем епископа дю Белле, который к тому времени стал кардиналом. Только благодаря его покровительству пи­сатель сумел избежать преследований инквизиции. Нахо­дясь в Риме, Рабле занимался врачебной практикой, а так­же серьезно увлекся археологией и даже выпустил книгу, посвященную античным памятникам Рима. Кроме того он много времени уделял занятиям ботаникой — изучал неизвестные ему семена плодов и овощей, отсылая их образцы на родину — во Францию. Немало времени ушло и на устройство важного для него личного дела: он до­бился у папы прощения за то, что некогда самовольно покинул монастырь.

В 1537 г. Рабле ненадолго приехал во Францию. В Монпелье он получил степень доктора медицины и теперь практиковал на юге Франции. В 1542 г. обе книги Рабле были выпущены вместе в том логическом порядке, в ка­ком они должны были следовать одна за другой: сначала «Гаргантюа», потом «Пантагрюэль». В 1545 г. писатель получил королевскую привилегию на дальнейшее изда­ние своей эпопеи, что было далеко не лишним, так как инквизиция вновь обратила на «хулигана» Рабле свое вни­мание. В 1546 г. вышла его третья, сравнительно невинная книга. В ней Рабле отказался от глумления над «добрыми богословами» Сорбонны. Единственное, что позволил себе здесь автор — это насмешки над монахами. Однако, как и обе ее предшественницы, третья книга также была осуж­дена Сорбонной. Инквизиция свирепствовала. Вскоре после выхода третьей книги Рабле на парижской площа­ди был сожжен старый друг и соратник писателя Этьен Доле. По совету друзей Рабле решил больше не испыты­вать судьбу и вскоре покинул Францию. На этот раз он нашел пристанище в немецком городе Меце, где стал ра­ботать врачом. Кардинал дю Белле поддерживал писателя материально, а в 1547 г. снова взял его с собой, отправляясь в Италию. Уезжая, Рабле оставил своему лионскому издателю ту часть четвертой книги, которая была у него уже готова.

Всю жизнь Рабле пользовался покровительством вли­ятельных политических деятелей и высокопоставленных либеральных священнослужителей. Вот и теперь благода­ря могущественным покровителям жизнь Рабле наконец обрела стабильность. В 1551 г. он получил место кюре в Медоне, поблизости от Парижа. Должность эта не требо­вала особого усердия в исполнении обязанностей, зато давала неплохие доходы. Все свое время Рабле мог теперь тратить на ученые и литературные занятия. Он спокойно завершил четвертую книгу своей эпопеи, которая была напечатана в 1552 г. Книга эта, как и все предыдущие, имела колоссальный успех и вышла гигантским тиражом. По едкому замечанию одного из современников, произ­ведения Рабле печатали больше, чем Библию. Свою чет­вертую книгу автор писал так, «как если бы он чувство­вал, что с него снята узда». Последствия не замедлили сказаться — автора обвинили в ереси и неуважении к ко­ролю. Рабле грозила тюрьма. Решив в очередной раз не искушать судьбу, писатель предпочел тайно уехать в Лион, распустив слух о том, что он якобы арестован и посажен в тюрьму. Возможно, благодаря этой своевременно пред­принятой уловке ему снова удалось избежать ареста. В те­чение нескольких месяцев Рабле жил в Лионе, потом вновь вернулся в Париж и привез с собой часть пятой, как ока­залось, последней книги. Она вышла в свет уже после того, как в Париже, в апреле 1553 г. Франсуа Рабле умер, предположительно от сердечного недуга.

В Парижской национальной библиотеке хранится ру­кописный текст пятой книги, относящийся к XVI ст. В нау­ке существуют сомнения в том, что пятая книга полнос­тью принадлежит перу Рабле. Полагают, что по тексту «прошлась чья-то посторонняя рука». Трудно судить, на­сколько изменена рукопись Рабле, но, видимо, справед­ливо писал А. Франс: «Я узнаю местами на ее страницах когти льва». Обстоятельства смерти Рабле доподлинно неизвестны. Современники отозвались на его кончину восторженными и насмешливыми, добрыми и язвительны­ми эпитафиями. Иные шутили: «В преисподней теперь ве­село: Рабле и там насмешит». Знаменитый поэт XVI сто­летия Пьер Ронсар, писавший изысканные стихи, посвятил Рабле такой поэтический некролог:

Воспеты были им умело

Кобыла сына Гаргамеллы,

Дубина, коей дрался он,

Шутник Панург, Эпистемон,

Боец и ада посетитель. Брат Жан, лихой зубодробитель,

И папоманская страна.

О путник, с легкою душою,

Закусывая ветчиною,

Бочонок доброго вина

Над гробом сим распей сполна.

(Пер. В.Левика)

Видимо, это была шутка Ронсара в духе самого Рабле. Но скромный пуатевенский врач П. Буланже сказал иное: «Дело потомков допытываться, что это был за человек. Мы же его знали, понимали, и он был нам дорог как ни­кто. Потомки, может быть, подумают, что он был шутом, скоморохом... Напрасно. Он не был ни тем ни другим. Обладая умом глубоким и редким, он высмеивал род люд­ской, его безрассудные прихоти и тщету его надежд...» Думается, нет сомнений в том, что каждыйиз потомков великого Рабле за ликом веселого кюре, зубоскала и лю­бителя приврать видит образ одного из титанов Возрож­дения, выдающегося ученого, врача, филолога, естество­испытателя и, наконец, величайшего писателя.