Брюллов Карл Павлович

Брюллов Карл Павлович
Born
1799-12-23
Died
1852-06-23

Выдающийся русский исторический живописец, портретист, пейзажист, автор монументальных росписей. Обладатель почетных наград: больших золотых медалей за картины  «Явление Аврааму трех ангелов у дуба Мамврийского» (1821г.) и «Последний день Помпеи» (1834г.); ордена Анны III степени. Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств.

«Мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух кон­цов и посередине держали кале­ными щипцами...», — скажет в конце творческого пути с горе­чью и разочарованием Великий Карл — гений русской живописи и бесконечно усталый и разоча­рованный человек.

В семье академика орнамен­тальной скульптуры П. И. Брюлло все семеро детей обладали художе­ственными талантами. Пятеро сы­новей: Федор, Александр, Карл, Павел и Иван стали художниками. Но слава, выпавшая на долю Карла, затмила успехи других братьев. Между тем он рос слабым и тще­душным ребенком, семь лет практически не вставал с по­стели и был истощен золотухой настолько, что «стал пред­метом отвращения для своих родителей». Павел Иванович мог оставить немощного сына без завтрака, если тот не вы­полнил домашнего задания по рисованию. Карл брал при­мер с трудолюбивого отца, но боялся его, особенно после полученной за ослушание оплеухи, после которой он оглох на левое ухо. Мальчик очень любил рисовать, казалось, карандаш стал продолжением его руки. В 10 лет Карла при­няли в Петербургскую академию художеств, в стенах кото­рой он провел 12 лет.

Благодаря природной одаренности и урокам отца, юный талант опережал своих сверстников, и ему многое проща­лось за успехи в обучении. Карл мог свалить на золотуху приступы «Фебрис Притворялис», чтобы в лазарете пи­сать портреты своих друзей. В его детских и юношеских работах чувствовалась бьющая через край жизненная сила и темперамент, и от него с «самого детства все ожидали чего-то небывалого». Карл оправдает надежды, но всю жизнь будет выходить за рамки дозволенного.

Академические работы юного художника: «Улисс и Нав- зикая», «Нарцисс», «Александр I спасает больного крес­тьянина», «Гений искусства», «Эдип и Антигона» и пано­рамное полотно «Явление Аврааму трех ангелов у дуба Мамврийского» были не просто образцами высокого клас­сицизма, он наполнил их, насколько это было дозволено, реальными деталями. Карл закончил академию с «целой пригоршней» золотых и серебряных медалей, но, проде­монстрировав свою независимость, отказался остаться в ее стенах на пенсионерский срок для совершенствования мастерства.

В 1819 г. Карл поселяется в мастерской брата Алек­сандра, работающего на строительстве Исаакиевского со­бора помощником Монферрана. Его дни заполнены ри­сованием заказных портретов. Так совпало, что заказчикам П. Кикину и А. Дмитриеву-Мамонову понравились порт­реты, выполненные Брюлло и что именно они, эти заказ­чики, потом вошли в совет Общества поощрения худож­ников. Создав по их просьбе картины «Эдип и Антигона» и «Раскаяние Полиника», Карл заслужил пенсионерс-кую поездку для себя и брата в Италию на четыре года. Перед отъездом с Высочайшего повеления братья изменили фамилию предков, добавив букву «въ» — теперь они стали

Блюлловы. С легкой душой уезжал Карл из дома летом 1822г,но он тогда не мог знать, что вернется в Россию только через 13 лет и не увидит больше ни родителей, ни младших братьев.

В музеях Италии юный художник изучает живопись прошлых веков и впитывает впечатления от увиденного.Покоренный грандиозной «Афинской школой» Рафаэля, Карлл на протяжении четырех лет работает над ее копией, поразив в итоге всех своим мастерством. «Брюллов в ней не только сохранил все краски подлинника, но отыскал или„ лучше сказать, разгадал и то, что похитило у него время», — писали «Отечественные записки». Общество поощрения художников было довольно проделанной работой и своего пенсионера. Но именно тогда Карл «убедился ненужности манер» и подражания и решил, что обя­зательно создаст свое монументальное произведение.

Приступы жестокой лихорадки и нервное напряжение валили его с ног, но кипучая и неугомонная натура не знана меры ни в чем. Активная светская жизнь, многочислен- -ные новые знакомства не помешали Брюллову за годы, ~ изведенные в Италии, создать огромное количество разнообразных произведений. Только из одних портретных рабрт можно было бы составить целую галерею. Это портреты художников и архитекторов: С. Щедрина, Тона, Горстаева, Мейера, Бруни, Басина; писателей и общественных деятелей: братьев Тургеневых, князя Лопухина, графа Виельгорского; итальянской интеллигенции: Ф. Персиаки, I Капечелатре, Д. Гверцци, Д. Паста, Ч. Баруцци; русской знати: А.Демидова, великой княгини Елены Павловны, тафини Орловой; близких сердцу людей: семьи князя Г. Гагарина, 3. Волконской, полковника Львова, брата Апександра. Среди них много портретов-картин, которые глубже раскрывали не только внешность и темперамент, но и внутренний мир современников художника..

Брюллов честно пытался «отработать» свое пенсионертво, начиная по заказам Общества поощрения художни­ке картины «Эрминия у пастухов» (1824 г.), «Сатир и вакханка», «Вакханалия», «Диана и Актеон» (1827 г.), «Вирсавия» (1832 г.), но завершил только одну — «Дафнис и Хлоя». Античные и библейские темы не были ему близки. На этих полотнах он «нарабатывал» колорит, создавал свои характерные приемы, изучал обнаженную модель, но по- настоящему работал только над созданием жанровых сцен итальянской жизни.

«Итальянское утро» (1824 г.) пленило всех (Николай I подарил эту картину императрице). На полотне, пронизан­ном солнечными лучами и рефлексами отблесков от воды, отображена юная девушка, олицетворяющая собой утро начинающегося дня и жизни. Для картины «Итальянский полдень» (1827 г.) Брюллов выбрал моделью невысокую, плотную, налитую соком, как виноградная гроздь, женщину. которая, покоряя обаянием и безудержной радостью бытия, символизирует расцвет человеческих сил. И хотя ему «виговаривают» за «неизящную натуру», именно модели такого типа станут его излюбленными. «Эти смоляные, тя­желые волосы, эти блестящие глаза и зубы — все эти черты немного крупные вблизи, но с неподражаемым отпечатком величия, простоты и какой-то дикой грации...» — напишет И. С. Тургенев о красавицах Брюллова.

И такую же статную, уверенную и независимую женщну встретил Карл в 1827 г. на одном из приемов. Графиня Юлия Павловна Самойлова стала для него художественным идеалом, ближайшим другом и единственной любовью. Ее красота была равна идущей из сердца доброте Брюллов с упоением писал ее портреты. Особенно хороша Юлия в портрете-картине с Джованиной Паччини и арапчонком (1832—1834 гг.), а также в конном портрете «Всадница» (1832 г.). Фигура графини господствует на этих полотнах — величавая, грациозная, покоряющая торже­ствующей красотой, молодой силой и своенравностью. Все остальные персонажи и пейзаж также выписаны виртуоз­но и реально, до мельчайших деталей и с необычайно богатой фадацией цвета.

Вместе с Самойловой Карл отправляется осматривать развалины Помпеи и Геркуланума, даже не подозревая, что эта поездка приведет его к самой вершине творчества. Брюллов был потрясен увиденным — знание о трагедии не смогло затмить остроты восприятия. Художник почув­ствовал, что нигде больше не найти такой поразительной картины внезапно прервавшейся жизни. Жители древней Помпеи своей гибелью заслужили бессмертие.

Брюллов еще не раз возвращался в разрушенный город, перед его мысленным взором вставала картина, на которой слепая стихия не просто отнимала человеческие жизни, но и обнажала души. Три года он собирал материал. Отрывок из воспоминаний Плиния лег в основу композиции: «Муж­чины, женщины и дети оглашали воздух воплями безна­дежности и жалобами, причем кто звал отца, кто сына, кто отыскивал затерявшуюся жену; тот оплакивал собственное несчастье, другой фепетал за друзей и родных, нашлись люди, призывавшие на помощь смерть из опасения уме­реть! Некоторые громко кощунствовали, утверждая, что богов уже нет нигде, что настала последняя ночь Вселен­ной!» Главными героями на картине стали те, кто в минуту смерти думал о других. В одной из групп Брюллов изобра­зил самого Плиния, спасающего мать. Художник побывал в археологических музеях и на раскопках, чтобы каждый написанный на полотне предмет соответствовал эпохе. Были созданы десятки эскизов композиции, прежде чем в 1830 г. мастер приступил к большому полотну. Постепенно на без­душном холсте проявилась картина гибели Помпеи, кото­рая стала символом гибели античного мира.

Черный мрак навис над землей, кровавое зарево пылало у горизонта, вздрагивала земля, рушились здания, тьму раз­рывала ужасная молния, освещая то, как в ослепленных страхом людях проявляется истинная ценность человече­ских душ. Корыстолюбец, умирая, думает о наживе, сыно­вья выносят на руках старика отца; юноша, забыв об угрозе, оплакивает смерть любимой; вера в милосердного Бога ставит на колени мать и дочь, не помышляющих о бегстве. Среди испуганной толпы, замерев, стоит художник с этюд­ником на голове (в нем Брюллов изобразил себя), ловящий все оттенки трагедии. В лицах некоторых фигур узнаются черты современников, а в девушке с кувшином и в матери семейной группы — Юлии Самойловой. Все фигуры в кар­тине поражают скульптурной объемностью и пластикой, кажется, их можно обойти кругом. Колорит резок, «краски горят и мечутся в глаза, дышат внутренней музыкой». В этой работе художник слил воедино тенденции классицизма, пылкость романтизма и черты новой, только зарождающей­ся школы реализма. И хотя падающие колонны парят в воздухе, пепел не испачкал ни одежд, ни лиц, не видно увечий и крови, впечатление от картины потрясает. «Один он со своими сочинениями совершенно дотрагивается до сердца, без чего не понять, что такое историческая живо­пись», — сказал о своем восприятии А. Иванов.

Картина «Последний день Помпеи» (1827—1833 гг.) стала пиком творческих достижений, единым всплеском яркого таланта и виртуозного мастерства художника. Тол­пы зрителей в Риме, Милане, Париже (золотая медаль 1834 г.) и Петербурге были заворожены грандиозностью замысла и исполнения. Полотно была подарено заказчи­ком Анатолем Демидовым царю Николаю I.

Побывав на выставке своей картины в Париже, Брюл­лов возвращается в Италию, но не находит в себе сил рабо­тать. Он начинал один холст за другим, но не оканчивал их, чувствуя усталость. Даже изумительный портрет певицы Джудит Паста так и остался незавершенным. Карл Павло­вич понимал, что «загостился в чужих домах», но и в Рос­сию возвращаться не хотелось. Художник с радостью прим­кнул к экспедиции В. П. Давыдова (1835 г.) на Ионические острова и в Малую Азию. В путешествии по Греции он со­здает подкупающие живым взволнованным чувством рабо­ты («Утро в греческой деревне Мирака», «Вид Акарнании», «Развалины храма Зевса в Олимпии», «Долина Дельфий­ская», «Раненый грек» и другие). После этого художник от­правился в Турцию, но осенью 1835 г. по строгому предпи­санию царя был вынужден вернуться в Россию, чтобы занять должность профессора в Академии художеств.

Жизнь в мрачной атмосфере чиновничьего Петербур­га угнетала Брюллова. Царь требовал писать портреты императорской семьи, но художник находил причины и не исполнял работу. Все поражались той дерзости, с ка­кой он позволял себе относиться к самым высокопостав­ленным особам. Брюллов шел на любой риск, чтобы от­стоять свою творческую независимость. «Свободный артист» чувствовал себя в свете уверенно, заставив всех уважать себя.

Все ученики академии мечтали попасть в класс Вели­кого Карла. Он открыл двери своей домашней мастер­ской для Мокрицкого, Агина, Чистякова, Шевченко, ко­торого помог выкупить из неволи и поселил у себя, Федотова, чей талант спустя годы признает выше своего.

Тесная дружба с Пушкиным, Жуковским, Кукольни­ком согревала его сердце. Но друзей среди художников у него не было. «Он вырвался вперед, обогнал своих совре-­менников, — писал Н. Ге, — и жестоко расплачивался за это одиночеством».

В его мастерскую «стояла очередь» за портретом от Великого Карла. В петербургский период их было напи­сано около восьмидесяти. Среди них — портреты В. Пе­ровского, Е. Салтыковой, Н. Кукольника, И. Крылова, А. Струговщикова, В. Жуковского, сестер Шишмаревых и Трофимовых, П. Виардо, князя А. Голицына, графа В. Му­сина-Пушкина, А. К. Толстого, Е. Семеновой, А. Брюлло­ва — яркая портретная галерея русской интеллигенции конца 1830—1840-х гг. Придерживаясь в своем творчестве романтического стиля, Брюллов сумел передать всю слож­ность человеческой натуры и создать неповторимые ин­дивидуальные образы.

Многочисленные друзья и знакомые зазывали его на приемы и балы. Да и сам Карл любил шумное общество, но в личной жизни он был одинок. Красавица Юлия жила за границей, в Москве подрастал сын Алексей (о матери известно только имя — Елизавета). Все мимолетные свя­зи оставили в душе горечь и разочарование. Карл ждал свою «парную душу».

Любовь пришла к художнику в 40 лет. Он познакомился с очень одаренной пианисткой, ученицей Шопена Эмили­ей Тимм, дочерью рижского бургомистра. С портрета рабо­ты Брюллова смотрит утонченно красивая девушка, от ко­торой веет юной свежестью. Но у Эмилии было горькое прошлое. За внешней чистотой скрывалась грязная связь с родным отцом, и в этом грехе она честно призналась Кар­лу. Художник был ослеплен любовью и жалостью и решил, что его искренние чувства все одолеют. Они обвенчались. Через два месяца, пройдя через бесконечные притязания отца Эмилии, через грязь, выплеснувшуюся на публику, и скандал в обществе, с Высочайшего позволения 21 декабря 1839 г. этот брак был расторгнут по причине разности в возрасте и «нервной возбудимости» художника. Эмилия оставила Брюллову только боль и страдания.

Между тем в Россию в блеске своей красоты и веселья вернулась графиня Самойлова и вновь закружила Карла в вихре светской жизни. Воспрянув духом, он создает ее царадный портрет-картину «Графиня Ю. П. Самойлова, удаляющаяся с бала с приемной дочерью Амацилией Паччини» (1839 г.). Для себя Брюллов решил: «Моя жена— художества», — и продолжал напряженную работу.

Но в 1847 г. тяжелая простуда, ревматизм и больное сердце на семь долгих месяцев приковали художника к постели. Он вспоминал свою жизнь и испытывал горькое разочарование в творчестве, видел, сколько замыслов ос­тались не воплощенными: не разрешили по уже готовым эскизам расписать Пулковскую обсерваторию, построен­ную по проекту брата Александра, не доверили внутрен­нее оформление Зимнего дворца после пожара. Четыре года он работал над росписями Исаакиевского собора, но из-за болезни по его картонам работу закончит другой художник. Но самым большим разочарованием Брюллова было то, что он, признанный исторический живописец, не создал ни одного масштабного полотна на материале русской истории. Свой поединок с картиной «Осада Пско­ва» (1836—1843 гг.) он проиграл. Вначале вмешивался в работу царь, потом художник писал портреты, да к тому же он, по сути, и не знал простого русского народа. И без слов Солнцева: «Крестный ход превосходен; но где же осада Пскова?» — Брюллов знал, что не смог справиться с поставленной задачей.

Великий Карл чувствовал, что он уже не первый, не лучший, что он остался в стороне от дороги, по которой уходило вперед новое поколение художников-реалистов.

27 апреля 1849 г. по настоятельному совету врачей Брюллов навсегда уезжает из России. Лечение на острове Мадейра облегчения не приносило. Художник продолжал работать. Портреты герцога М. Лейхтенбергского, князя А. Багратиона, князя Мещерского, семьи Титтони попол­нили галерею его лучших работ, как и большие, но изящ­ные пейзажные акварели. Удовлетворения от работы художник не получал, он раскаивался в том, что слишком поздно понял: нельзя одновременно отдавать себя твор­честву и наслаждаться суетой жизни. Последние работы, «Летящее время» и «Всеразрушающее время», по своему замыслу безысходно трагичны — время быстротечно, и власть его всесильна.

Весной 1852 г. Брюллов вместе с семьей Титтони пе­реезжает в Манциану. Там 23 июня 1852 г. неумолимое время остановилось для него. Художник был похоронен на кладбище Монте Тестаччо в Риме. Более 150 лет отде­ляют нас от его творений, но по-прежнему вздрагивает сердце при взгляде на «Последний день Помпеи» и жизнь бьет ключом в «Итальянском полдне».